Николай Черкашин - Сон «Святого Петра»

— Понимаешь, папа… Мы уничтожили пошлость… То, что они выставили под маркой «ретро», — это пережитки эпохи культа. Это не имеет право на существование.

Алексей Сергеевич вспылил:

— Кто тебе дал право это решать, щенок?!

— А по-моему, это мое естественное право — решать, что такое хорошо и что такое плохо, — спокойно возразил Вадим. — И потом, если я щенок, то кто тогда ты, отец щенка?

— Ладно, оставь это… Тебе не понравились эти скульптуры. Пусть так. Но ведь тебя с дружками никто не звал в этот парк. Он создан для людей иного поколения, рассчитан на их восприятие, на их вкусы, на их память…

— Да мы бы и не пошли туда… Что там делать? Просто у тамошнего причала стоит эта плавдискотека «Фрегат». Там выступает всемирно известная рок-группа «Иерихон», суперметалл… Ну, да тебе все равно… Понимаешь… Ну, как тебе объяснить… Там сверхсовременность, ритмы будущего, и вдруг выходишь и вляпываешься в эту махровую пошлость… Девушка с веслом, юноша с ракеткой… Обидно стало за город. Если хочешь — за Отечество… Вспышка такая была… У нас все каратисты… «Кия!»… Мы ведь не кувалдами били. Ладонями вот, ногами…

— Ты был трезв?

— Да. Мы все были трезвы. Пили безалкогольные коктейли типа «Слеза комсомолки» и «Радость старца»… Там сейчас ничего другого нет… Правда, от музыки прибалдели. Видимо, разрядка нужна была.

— Что ж, хорошо разрядились, мальчики… Скажи мне честно: ты ударил милиционера?

— Нет.

— Слава Богу! Камень с сердца…

— Но они-то думают, что я…

— Ничего, разберутся… Раз не ты, уже легче. Я тебе верю. Это главное. А кто его ударил?

— Не видел. Темно было. Знаю только, что не Лешка. Он пацан еще… Он со мной рядом был. Все побежали… Ну а мы не спешили. Вот нас и зацапали.

— Дурень стоеросовый! Оболдуй! Зацапали, не спешили! — Будешь ругаться, попрошу, чтоб меня увели в камеру.

— Ладно, я тебе дома все скажу… Дома, слышишь?! Я думаю, ты скоро вернешься. Ну а теперь дай обниму. Хоть бы с приездом поздравил, черт…

Они обнялись.

— С приездом, папа!

Шулейко встретил Оксану Петровну, заметно повеселев.

— Это не он! — радостно сообщил Алексей Сергеевич. — Я ему верю… Рано или поздно это выяснится. Вы сами в этом убедитесь!

— Посмотрим, посмотрим… Не все так просто, как вам кажется.

— Но я-то знаю точно! Теперь дело времени.

— Дело времени и доказательств.

— Будут, будут доказательства! Все. Ухожу. Не смею больше мешать. Спасибо вам!

Шулейко заглянул в дорожную сумку, извлек оттуда раковину-крылорог.

— Вот из тропических морей. Сам достал. Пожалуйста, возьмите на память. — Ради Бога, заберите обратно!

— Почему?!

— Во-первых, это может быть расценено как попытка подкупа должностного лица. Во-вторых…

Тут Оксана Петровна впервые за весь разговор улыбнулась.

— Во-вторых, я страшно боюсь всякой морской нечисти — медузы, улитки, ракушки… Это не по мне. Уберите!

— Хорошо. Я подарю ее вам, когда Вадим вернется домой.

Шулейко положил раковину в сумку и наткнулся на пакет с дневником Михайлова.

— Вот еще какое дело! — достал он дневник. — Посоветуйте, кто сможет разъединить листы слипшегося дневника? Это очень интересный человеческий документ. Я смог прочитать только половину…

И Шулейко рассказал историю находки.

Оксана Петровна осторожно взяла находку в руки.

— Можете оставить его мне. Я покажу нашим криминалистам.

Эй, на «Сирене»!

Севастопольский арестный дом. В комнате свиданий обритый наголо Михайлов пытался объяснить Надежде Георгиевне, что, собственно, произошло.

— Этого никто не мог предвидеть… Понимаешь, отец Досифей попал в зону фокуса иероизлучения… Никто даже не мог предположить, что это смертельно. Так совпало. Очень сильный шторм. Шел мощный иерозвук, и он остановил его сердце, как останавливают маятник часов… Моей вины здесь нет. Дмитрий тебе все объяснит!

— Я знаю, я знаю, ты не виноват! — кричала ему через барьер Надежда Георгиевна. — Дмитрий Николаевич хлопочет по начальству. Он все уладит. Все будет хорошо. Тебя непременно оправдают! Непременно! — Окончено свидание. Жандарм увел Михайлова в камеру. Его везли в вагоне под конвоем, его везли на извозчике, и под стук колес, и под цокот копыт в ушах Михайлова звучали слова высочайшего монаршего повеления: «По обстоятельствам военного времени и учитывая крайнюю нужду в специалистах подводного плавания, заменить каторжные работы бывшему старшему лейтенанту Михайлову отбыванием воинской повинности по усмотрению морского министра, а в случае первого боевого успеха, восстановить его во всех правах…»

На причале военной гавани Михайлова сопровождал офицер штаба, бывший его однокашник по Морскому корпусу, капитан 2-го ранга Эльбенау, худощавый рыжеусый остзеец с аксельбантом.

— Своим освобождением, Николь, ты обязан только тому, что за год боевых действий Подводная бригада не потопила ни одного судна. Это удручает. Но у тебя есть шанс отличиться. Правда, лодка старая, из резерва, и команда такая, что — чемоданы за борт и тушите свечи. Одним словом, каюк-компания. Но не падай духом. Чем смогу — помогу!

— У меня к тебе и к Штабу одна-единственная просьба. Пусть с дачи брата из Фороса пришлют мне мои приборы и установку. И еще — не в службу, а в дружбу: выпиши сюда Наденьку…

Темно-красные корпуса судоремонтного завода походили на тюремные равелины, которые только что покинул Михайлов. Бабы, стоя на шатких лесах, шкрябками обдирали ракушки с бортов поднятого на клети эсминца. Их лица были замотаны платками до глаз. Неприязненными взглядами провожали они фигуры офицеров в белоснежных фуражках и щеголеватых кителях.

У причальной стенки стояла ржавая подводная лодка. На корме полоскался андреевский флаг. В носу тускло отливали медные литеры славянской вязи: «Сирена».

— Эй, на «Сирене», — окликнул Михайлов вылезшего на палубу замызганного матроса. — Где у вас старший офицер?

— Так что третьего дня застрелимшись… — нехотя ответил матрос и тут же скрылся в люке. В руках он держал странный полосатый сверток. Старший лейтенант ловко пронырнул узкую стальную шахту и очутился в центральном посту. Здесь три полуголых матроса азартно резались в карты. Один из них, вислоусый крепыш, встал и заслонил широченной спиной товарищей по игре. Голая грудь его была изукрашена замысловатой японской татуировкой. Перебитый нос придавал ему вид свирепый и отчаянный.

— Кондуктор Деточка, — вальяжно представился крепыш. — Боцман этого парохода.